Гана: как я полюбил обезьяну
Гана.
Рядом со мной отмахивается от насекомых веточкой и пьет пиво мой местный управляющий Чибуке Огуибо Джонсон. Я никак не могу понять, что в этом наборе его имя, а что фамилия, и постоянно варьирую форму обращения. Этот большой и очень черный человек не обижается. Любимое слово у него cool. Жаркий, тихий вечер, солнце только что село, поэтому, когда по деревьям проходит треск и шорох, мы с Джонсоном поворачиваем головы на шум. Через секунду с дерева неподалеку соскальзывает на землю средних размеров обезьяна и, смешно подтаскивая попу, приближается к нашему столику. "Cool, это Оскар, - говорит Джонсон. – Его сегодня опять выпустили погулять".
После полутора дней в Такоради я уже знаю про Оскара. Он гордость этого маленького городка, где кроме четырех заправочных, трех банков, полдюжины интернет-кафе и стольких же похоронных домов есть свой зверинец. Оскар вообще-то оттуда.
Когда несколько месяцев назад у него в клетке сломался замок, сторож зверинца в соответствии с правилами послал в столицу в трех экземплярах заявление на новый. Ответа все не было. Оскар научился открывать клетку и справляться с новыми импровизациями сторожа по ее запиранию. Ночами он выходил на свободу и был обыкновенной дикой обезьяной, которых вокруг городка предостаточно.
Поднабравшись последних новостей с воли, к утру он возвращался в клетку, потому что там его кормили, и примерно отбывал рабочие часы на радость посетителям. Отношения между сторожем и Оскаром выстроились доверительные и устраивали обоих.
Тронутый гуманным к себе отношением человеческой цивилизации, Оскар любил людей. Ему особенно нравился бассейн гостиницы, около которого мы сейчас с Джонсоном сидели, вернее передевалки около него.
Оттуда он таскал одежду и потом потрошил ее на деревьях. Постояльцы стояли внизу и ловили дождем сыпавшиеся на них паспорта, кредитки и деньги.
Руководство гостиницы пребывало в постоянной претензии к администрации зоопарка, та разводила руками, мол, ждем средства на покупку замка. Население городка тихо радовалось робин-гудовскому почину Оскара: постояльцы гостиницы были в массе своей небедные иностранцы.
Официант, который уже минут десять несет нам вторую бутылку пива, завидев Оскара, решительно направляется к нему с камнем в руке. Это стандартный подход простого ганца к диким животным, умудрившимся уцелеть в его стране. Оскар прыгает мне на колени, обнимает меня за шею и скалит на официанта зеленоватые и довольно большие клыки. Пока я прихожу в себя в новой роли обезьяньего покровителя, Джонсон просит официанта повременить с расправой, чтобы обезьяна не искусала вместо него меня, и, взяв с соседнего стола арахис, пробует им соблазнить Оскара. Официант спрашивает, можно ли записать арахис на мой счет. Я киваю, прикидывая, когда последний раз мне кололи прививку от бешенства и сколько она действует. Оскар зловонно сопит, но на арахис не ведется. Попытки Джонсона насильно отцепить от меня обезьяну вызывают рык и угрожающий оскал. Я утешаю себя мыслью, что Оскар вроде как обезьяна одомашненная, начинаю гладить его по голове, он благодарно кряхтит и вздыхает, чем заставляет меня смириться с ситуацией. "Cool, - говорит Джонсон, - я сейчас за фотоаппаратом схожу!" - и мы на минуту остаемся с Оскаром вдвоем.
Оказавшись вне опасности, он начинает елозить лапой у меня по голове, чуть царапая когтями. Приходит дежурный менеджер и спрашивает, может ли он мне чем-либо помочь. У меня обычно всегда есть о чем попросить менеджера гостиницы в стране третьего мира, но сейчас я теряюсь. Потом в почтительном отдалении собираются и начинают судачить обслуживающий персонал и другие постояльцы.
Оскар не меняет положения. Джонсон делает несколько снимков. Потом приходит наш водитель Джулиус и просит сфотографироваться с нами. Когда близко оказываются чужие, Оскар прижимается ко мне сильнее. После Джулиуса с нами фотографируются две пожилые австрийские лесбиянки и французская пара, оба участника которой похожи на белку - героиню мультфильма "Ледниковый период". Они находят происходящее amusant.
До появления у меня на груди Оскара мы с Джонсоном собирались пойти в кино. Вообще-то поход в кино в Африке – это опыт антропологического мазохизма. Я знаю, что фильм будет старый, а копия - плохой, что звук не разобрать и что будет вонять потом. Но реакция зала интереснее того, что на экране, по ней я всегда узнаю что-нибудь новое о городе или стране. Эфиопский кинозал отличается от танзанийского, и оба они не похожи на тоголезский. И вот сегодня дошла очередь до ганского, недавно построенного, с четырьмя стенами и крышей, в котором кондиционер должны подключить со дня на день. Хотя у меня сегодня уже достаточно киновпечатлений: мне даже вручили Оскара!
Жизнь полна абсурдных поступков, которые в момент совершения кажутся абсолютно логичными. "Пойдем с ним?" - полушутя спрашивает Джонсон. А почему, собственно, и нет? Мне уже надоело быть гостиничным аттракционом и потом все-таки это же Гана, обезьяна здесь - вещь обыденная. Оскар соглашается, чтобы в отдельно взятый момент его обнимала одна рука, и Джонсон на меня надевает и почти доверху застегивает свою большую куртку. От обезьяны остаются лохматая макушка и два уха. Не знаю как Оскару, но мне сразу становится сильно тепло. Джулиус везет нас в кино.
Конечно, было бы эффектно написать, что фильм был "Кинг Конг" или "Планета обезьян", но разве поход в кино с обезьяной не учит нас, что действительность бывает посильнее вымысла? В очереди за билетами народ с недоверием пялится на мой сопящий живот. Контролер раздувает свои и без того немаленькие негритянские ноздри и зовет менеджера. Неужели сейчас нас выставят вон, сочтя за расовое оскорбление приход с приматом? Что-либо тут возразить будет трудно. На удивление, менеджер обвиняет нас в попытке провести в зал безбилетника и требует купить Оскару билет.
Джонсон замечает, что раз Оскар не занимает отдельного места, то это жалкая попытка кинотеатра нагреть руки на моем трудном положении. Оскар перестает сопеть и высовывает морду. Тогда я предлагаю купить ему детский билет. "Cool", - говорит Джонсон. Менеджер соглашается с условием, что мы не будем сидеть в первых рядах.
Оскар благополучно спит во время рекламного ролика про круизы по Карибскому морю — вот весь зал сейчас чуда сорвется. Сидящий перед нами военный снимает ботинки и расстегивает китель до пупка. Потом он начинает беззлобно шутить, что мои предки дали его предкам возможность бесплатного круиза в трюме из Африки в Северную Америку.
Джонсон говорит ему, что я cool, потому что родился в России, что там черных на руках всегда носили и что мои предки придумали интернационализм (тут он загибает!). Начинается фильм, но привкус напряжения остается. На половине картины включают несвойственный Африке сильнейший кондиционер, и через 10 минут военный снова застегнут и обут, а Оскар просыпается от холода и высовывается из куртки на тревожное удивление расфуфыренной дамы в традиционном платье, сидящей через место. На свою беду, она пришла в кино с красной пластиковой сумочкой. Оскар вцепляется в сумку, дама не хочет уступать ее и, почему-то решив, что мы с Оскаром выступаем заодно, осыпает меня упреками. Оскар начинает рычать, и тогда Джонсон покупает ему у разносчика манго. Манго такой же красный и блестящий, как и сумочка, и Оскар переключается. Но фрукт, видимо, не является частью его привычной диеты: он зубами отрывает от манго кусочки и плюется ими в зрителей с завидной дальностью. Полигамные мусульмане, заскучавшие на американской комедии о разводе, тут же сами бросаются покупать манго и плеваться ими в Оскара и неизбежно попадают в меня.
Билетеры вызывают менеджера, он переживает за полировочку нового кинозала и грозится насильственным выдворением. Ганцы полностью забывают про фильм в предвкушении скандала.
Когда Оскар реагирует на менеджера криком и визгом, вся аудитория поворачивается спиной к экрану и лицом к нам. Дама припоминает Оскару сумочку и жалуется на меня менеджеру. Я понимаю, что по-английски уйти не удастся. Военный, который только сейчас купил манго, торопится успеть плюнуть им в Оскара, пока мы двигаемся к выходу. Оскар не привык к такому зоопарку и начинает рваться прочь, и теперь уже я удерживаю его обеими руками. Джонсон в последний момент предательски остается досматривать фильм.
Тоже мне, cool!
В машине Джулиус предусмотрительно меняет станцию с африканскими ритмами на кассету с классической музыкой, и обезьяна снова успокаивается. Когда я выхожу у гостиницы, Оскар плавно соскальзывает с меня, как с дерева, и смотрит своими колючими глазами, словно раздумывая, обнять ли меня еще разок на прощание или уже достаточно. Решив обойтись без дальнейших эмоций, он бежит прочь и скрывается в кустах.
Я принимаю душ и ложусь. Но заснуть не могу. Мне вдруг как-то странно быть одному. Похоже, что-то у меня там с Оскаром возникло после нашей случайной близости. В конце концов, скольким людям довелось испытать такую привязанность со стороны почти дикой обезьяны? Это ведь не комар-кровопиец какой-нибудь... Ну, и чешусь я немного.
Обезьяньи блохи, видно, не все под душем смылись.
Георгий Фурсов